Чтобы совершить научное открытие, создать шедевр, найти неожиданный выход, да просто написать хорошую статью, — необходимо вдохновение. Откуда оно берется? Что это — способность души или разума?
В запертом кабинете
В отрывке «Египетские ночи» Александра Пушкина читаем: «…когда находила на него такая дрянь (так называл он вдохновение), Чарский запирался в своем кабинете и писал с утра до поздней ночи. Он признавался искренним своим друзьям, что только тогда и знал истинное счастие». Понятно, что Пушкин здесь проговаривается о собственном опыте. Но что именно переживал поэт — или его «аватар» Чарский — в запертом кабинете? Какое истинное счастье приходилось прятать за пренебрежительным словом?
В стихах Пушкина «вдохновенье» тоже всегда в оперативном словаре. Даже если не всякий раз произносится, оно всегда вот-вот может быть произнесено: «быстрый холод вдохновенья», наитие воодушевления — обязательный спутник в момент работы, без него и стихов нет. Те, кто читает и перечитывает Пушкина, привыкли к этому соседству. Но еще вопрос: всегда ли мы точно улавливаем те смысловые оттенки, какие использует, передавая свое переживание, поэт?
Более-менее понятно, когда он пишет про «холодный ветер вдохновенья». Но есть и другие примеры. В стихотворном послании Чаадаеву Пушкин изображает себя на развалинах храма Дианы вблизи Георгиевского монастыря на мысе Фиолент в особом настроении: «…Но в сердце, бурями смиренном, / Теперь и лень и тишина, / И, в умиленье вдохновенном, / На камне, дружбой освященном, / Пишу я наши имена». Ясно, что у тоже привычного пушкинского «умиленья» здесь совсем не современный лубочный смысл, не просто «отношение к чему-то трогательному». Смысл пушкинского слова здесь скорее ближе парадоксальному смыслу византийского канона иконы «Умиление», хотя не совпадает и с ним. На иконе Божия матерь любовно играет со своим Ребенком, когда уже предчувствует его страдания, уже получила от старца Симеона предвестие о них. А у Пушкина более «земное» состояние души — но и это тоже радость поверх времени. Поэт поражается действию лет, которые смели грозное капище и смирили бурями сердца. И — одновременно — счастлив свойством памяти соединять эпохи и разделенных невзгодами друзей.
Вдохновение ранит, потому что открывает ветхость земной жизни, и одновременно врачует, потому что приоткрывает перед человеком замысел, который выше его. Это неожиданный выход из жизненного тупика, брезжущий свет на границе мира, оживотворение молчащих камней. Даже среди сомнительных мифических развалин можно, оказывается, найти озаренье, которое примиряет с тем, что непостижимо, и возвращает тех, кого нет рядом.
Пограничные эффекты сознания
Некоторые психологи утверждают, что часто вдохновение приходит к человеку на трагическом переломе жизни. «О Рембрандте говорят, что, когда он все потерял, он создал “Блудного сына”, который возвышается над всем его творчеством», — напоминает
доктор психологических наук Александр Мелик-Пашаев. – И, наверное, для этого есть основания. Можно себе представить, что если человек удовлетворен и поглощен этой жизнью, если все его внимание отдано чему-то или кому-то дорогому в этом мире, его возможности могут и не раскрываться. А когда он остался один, его талант высвободился такой горькой ценой. Не напрасно же говорят, что Бог близко подходит в страдании. Если человек не озлобляется и не унывает, если пришедшее к нему бессилие старается восполнить обращением к Богу, то, наверное, ему тогда дается и помощь, и утешение. Но с точки зрения истории искусства я не искал бы тут какой-то "статистической закономерности". Ведь о тех способных людях, которых несчастье лишило творческих сил или сократило их жизнь, мы можем просто ничего не знать, или считаем такой исход закономерным, а когда личная трагедия приводит к творческому взлету — это поражает и остается в истории. А в других случаях и счастье, и благодарность судьбе, и переживание осмысленности своего существования тоже могут воплощаться в замечательных произведениях. Ведь художник отличается тем, что все наиболее значимое в его жизни может претворяться в художественные образы».
Самая вдохновенная осень — 1830-го — случилась у Пушкина посреди холеры, он был отрезан от невесты, заперт в Болдине карантином. Пространство сжалось до единственного пейзажа. Еще можно было глядеть в небо. Или в себя. Может быть, не случайно первое стихотворение, которое поэт написал той осенью, — «Бесы», которое фиксирует эффекты сознания на границы между мирами — видимым и невидимым.
Поразительные по своей творческой насыщенности три года прожил и отец Павел Флоренский в заключении на Соловках — до расстрела в 1937-м. Он продолжал научные исследования, придумал ряд остроумных приспособлений. И сочинял — без бумаги, удерживая в памяти — поэму «Оро»: «Тупой ли, звонкий ли удар / О камень, почву, пень иль лед — / Все собственный сигнал дает. / И звук вещей — не просто звук, — / Но их волненье, их испуг, / Смятенных чувств открытый крик, / Их растревоженный язык…»
Поэзия возвращает голос камням, вещам, всей Вселенной, которую мы перестали слышать. Соловецкие стихи возникают в просодии пушкинского «Пророка». Это стихотворение оказалось идеальной звуковой матрицей для поэмы, которая сочинялась без бумаги. Оно звучит рядом и вокруг: «…И внял я неба содроганье, / И горний ангелов полет, / И гад морских подводный ход, / И дольней лозы прозябанье…»
Возможно, это лучшие стихи в русской поэзии. Но и Пушкин в данном случае — не первоисточник. Через него передается куда более давняя традиция — библейская. Поэты разных времен и народов — не всегда осознанно — наследуют вдохновение Книг пророков. Последовательность наступления разных духовных состояний, связанных с приходом вдохновения, в пушкинском «Пророке» описана, по словам философа Михаила Гершензона, с точностью «клинического протокола».
Деперсонализация, или Диалог с Богом?
Может показаться, что в наши дни «вдохновение» не в моде, не в тренде. Это устаревший, заархивированный термин. Некоторые словари, как бы морщась, рекомендуют заменить «вдохновение» «энтузиазмом». «Энциклопедический словарь культуры ХХ века» философа и лингвиста В. Руднева предлагает широкий и любопытный набор статей: «деперсонализация», «нейролингвистическое программирование», «семантика возможных миров»… Но вдохновение в словаре не упоминается, оно теряется где-то среди «измененных состояний сознания» и «терапии творческим самовыражением». Про массовую культуру и не говорим, даже среди продвинутых людей сейчас сплошь и рядом единомышленники… известных психиатров Ч. Ломброзо и Э. Кречмера, которые гениальных людей рассматривали исключительно в перспективе психопатологии, а творческие настроения описывали как различные формы «шизобытия».
В этом есть своя правда — в том смысле, в каком Пушкин говорил: «Пока не требует поэта / К священной жертве Аполлон, / В заботах суетного света / Он малодушно погружен;/ Молчит его святая лира; / Душа вкушает хладный сон, / И меж детей ничтожных мира, / Быть может, всех ничтожней он…» Люди искусства — двойственные по своей натуре. Но изначальная природа любого из нас — созидательная. «Человек или творец, или он болен», — говорит ученый, врач, педагог-новатор доктор медицинских наук Владимир Болотный.
Вдохновение — почитайте хотя бы Пушкина! — не просто «деперсонализация», «размытие границ собственного я». И не эффектные, но постановочные инсайты всеми любимого доктора Хауса. В своем озарении поэты видят и воссоздают предельно реалистичный мир, в котором окружающее пространство и доступная нашей памяти история одухотворены. Это как раз те моменты, когда «Бог ближе ко мне, чем я сам». Поэтому некоторые гениальные смельчаки, радуя психиатров, не всегда понимая самих себя, иногда косноязычно, дерзают говорить с Ним — с Тем, Кем жив мир.
Случай с пилотом «Формулы 1»
В разговорах о вдохновении нередко упоминается интуиция. «Это очень близкие явления, — говорит Александр Мелик-Пашаев. — Этимологически “интуиция” — это усмотрение. Не логический, рациональный вывод, а именно непосредственное усмотрение собственными глазами. Обычно интуитивные решения какой-либо задачи пытаются объяснить тем, что человек много о ней подспудно думал, информация в его сознании копилась неосознанно, а потом скрытое знание дало подсказку — явилось в развернутом виде». Действительно, иногда интуитивное озарение можно объяснить логически. Например, Джерард Ходжкинсон, профессор Лиддского университета (Великобритания), рассказывает о случае с пилотом гонки «Формула 1»: тот вдруг резко затормозил перед очередным крутым поворотом сам не зная почему — и в результате избежал столкновения со скоплением автомобилей на трассе впереди. Неизвестно откуда пришедшее решение, скорее всего, спасло ему жизнь. «Пилот не смог объяснить, почему он почувствовал, что должен остановиться, но этот призыв был гораздо сильнее, чем желание выиграть гонку, — объясняет профессор Ходжкинсон. — Водителя обследовали психологи судебно-медицинской экспертизы. Ему показали видео, чтобы помочь мысленно пережить заново ситуацию. И только тут он понял, что толпа болельщиков, которая подошла вплотную к заграждению, смотрела не на трассу перед собой, как обычно, а в другую сторону и при этом выглядела застывшей, замороженной. Это был сигнал. Даже не осознав, что видит, водитель понял: что-то случилось — и успел остановиться».
Но не всегда интуитивные решения можно объяснить логически, отложенным в подсознании опытом. «Каждый, кто подобные вещи испытывал, понимает, что это далеко не исчерпывающее объяснение, — говорит Мелик-Пашаев. — Основание интуитивного знания скорее можно видеть в том, что человек и мир, человек и другие люди, человек и все явления жизни, которые представляются отдельными друг от друга, в глубине своей имеют единую бытийную природу, которая иногда осознается в моменты, близкие к тому, что можно назвать вдохновением».
Молчание Моцарта
Интересно было узнать, как объясняет вдохновение современная нейробиология.
Профессор СПбГУ, нейробиолог, психолингвист Татьяна Черниговская ответила так: «Вдохновение — это особое состояние мозга, связанное с ощущением счастья в момент решения какой-либо проблемы. Вдохновение ребенка, сидящего над какой-нибудь своей маленькой задачкой, — это практически то же самое вдохновение, какое переживал, например, Леонардо или Моцарт, когда работали. Но для того, чтобы возникло гениальное произведение, одного вдохновения мало, необходимы еще опыт и мастерство Леонардо или Моцарта… Я своих студентов в университете всегда предостерегаю от пренебрежительного отношения к искусству. Искусство — это не десерт, это очень серьезная напряженная работа. Нередко искусство предвосхищает значительные научные открытия. Так, писатели задолго до ученых описали некоторые механизмы человеческой памяти, которые нейронаука только сейчас начинает исследовать. Художники-импрессионисты интуитивно использовали законы восприятия цвета, которые наука смогла описать только после них. Интуиция часто позволяет сделать следующий шаг в познании или находит более короткий путь… Мне кажется, хоть сейчас и модно изучать, что происходит с мозгом в разных необычных состояниях — в коме, в медитации, вдохновение — это не предмет нейронауки. Нейрофизиология сейчас не может объяснить, как работает мозг в состоянии вдохновения. И мне кажется, не сможет объяснить никогда».
Александр Мелик-Пашаев: «Замечательный философ Анатолий Сергеевич Арсеньев, рассказывая о своем пути в философии, говорил: “Я понял, что если идти чисто рациональным путем, путем логических выводов из тех фактов и обобщений, которые уже известны, то ничего «открыть», собственно говоря, нельзя”. Открытие — это всегда прыжок через некие отсутствующие звенья, которые восстанавливаются уже после того, как результат получен. Кто-то из великих математиков признавался: “Результат у меня уже есть, но я еще не знаю, как я к нему приду”. Художник “знает” некий обобщенный эмоциональный образ своего будущего произведения с момента его зарождения, раньше, чем он его продумал, проявил в деталях. Во время вдохновенной работы он пробует разные пути и постоянно чувствует: то он делает или не то, приближается к своему образу или нет».
Даже самые лучшие фотографии крестного хода на Пасху ничего не расскажут о том, что происходит в душах его участников, если сам не переживал ничего подобного. Физики не могут наблюдать сами электронные частицы, изучают только их следы.
Так и с вдохновением.
Моцарт после настойчивых расспросов одного из своих корреспондентов признался, что музыкальные идеи являются у него сразу законченными и весь труд по работе над ними заключается в том, чтобы… все без повреждения записать. И больше просил не заговаривать с ним об этом.
Можно ли искусственно вызвать вдохновение?
«Подобные попытки были бы вредны, — уверен психолог, доктор психологических наук Александр Мелик-Пашаев. — Человек всем своим образом жизни, настроем своих мыслей и чувств, тем, что М. М. Пришвин называл “творческим поведением” в повседневной жизни, может сделать более вероятным пробуждение вдохновения. Но не вызывать его ускоренным и насильственным путем — это будет ложное вдохновение. Искусственное взвинчивание себя, и не только чисто психологически, но (как нередко бывает) с помощью различных возбуждающих средств, может увести в мир опасных иллюзий и соблазнов, покалечить человека. Но воспитывать себя к восприятию вдохновения, конечно, можно. Этимология слова «вдохновение» совершенно понятна: человек стал человеком, когда в глину, из которой он был вылеплен, вошел Дух Божий».
Андрей КУЛЬБА
Версия для печати
Тэги:
Личность
Культура
Призвание
Искусство
