Одна из самых ярких книг минувшего года — «Мясо» американского писателя Джонатана Сафрана Фоера. Non-fiction, выстроенный на переплетении философских размышлений, автобиографических сюжетов и последовательных репортерских расследований писателем порядков, царящих в сфере производства мяса — на скотобойнях, птицефермах, в рыболовецкой отрасли. Эта книга может превратить вас в убежденного вегетарианца, но не только потому, что покупать говядину, свинину и курятину — значит соучаствовать в чудовищных жестокостях производителей, а в результате совмещения в книге чрезвычайно подробного осмысления «индустрии смерти» с глубоким погружением в природу человека.
Овощи против мяса
На сознательное исключение мяса и иной продукции животного происхождения из личного меню человек идет по самым разным (и нередко не пересекающимся между собой) причинам — религиозным и этическим, экономическим и медицинским. В XX веке в этот перечень еще вошли соображения, как это ни внезапно, экологии.
Не встречая равносильной контраргументации, вегетарианский образ жизни неуклонно набирает преданных сторонников повсюду, даже в самых плотоядных и климатически прохладных странах мира (один из лидеров движения — Великобритания). Все чаще заявляют об отказе от животной пищи всякие известные или влиятельные лица. Сегодня мясоеды численностью превосходят оппонентов, но внутреннее чувство правоты, заметно большая гармония с окружающей средой, тихая динамика прироста, особенно за счет отдельных ролевых моделей… похоже, все это теперь на противоположной стороне. Медленно, но верно в стане мясоедов поднимается процент потенциальных перебежчиков и тех, кто, не отказываясь от любимых блюд, симпатизируют гуманной вегетарианской философии и признают за ней моральную победу ныне и грядущую победу присно и вовеки. Этому стоп-кадру соответствует и вегетарианский бум на книжном рынке.
Поедание поедающих — дело рук самих поедаемых
Чем только ни представлена провегетарианская литература: здесь и научные, и паранаучные работы, доказывающие, что бифштекс — ваш румяный замаскировавшийся убийца. И всякое художественное чтиво о блаженном воссоединении с природой. И пропагандистские брошюры с цифрами и логикой. И трэш о том, как обыватель с лишним весом и одышкой, перейдя на сою, превратился в сказочного принца. Но попадаются и книжки, которые не стыдно рекомендовать.
Одна из них — с двусмысленным названием Eating Animals, что равноценно переводится как «Поедая животных» и, наоборот, «Едящие животные» (оба варианта, кстати, содержанием книги предусмотрены, просто во второй интерпретации животные суть люди). Eating Animals, если описать ее сугубо прагматически и опустив глубины, посвящена тому, как современный человек — занудный, въедливый, привыкший разбираться в том, что делает и почему, но пишущий достаточно легко, — перестает есть мясо. Какие то есть доводы и факты способны превратить такого человека сначала в сомневающегося, затем в умеренного, после — в окончательного вегетарианца, чуть ли не вегана.
Планету за дешевую говядину!
32-летний беллетрист Джонатан Сафран Фоер, ставший широко известным после выхода романов «Полная иллюминация» и «Жутко громко и запредельно близко» (оба переведены и изданы в России), пожертвовал любовью к вымыслу во имя честного документального нон-фикшн.
Частично перед нами документ — подробная, специально для зануд, библиография, доклады, цифры, авторские репортажи об американских фермерских хозяйствах и животноводческой промышленности, о птицефабриках и рыболовецком промысле. И заодно об ужасающих экологических последствиях, в масштабе планетарном, этой ежедневной трудовой активности.
Вот несколько случайно выхваченных иллюстраций, чтобы больше к экологии не возвращаться. Экскременты, извините, совокупно выделяемые полчищами крупного рогатого скота, свиней и кур, превратили реки, протяженностью 35 тысяч миль на территории 22 государств, в канализационные потоки. В результате сбоя на одной из птицефабрик то, что было водной гладью и подводным царством, превратилось в ядовитое фекальное болото, уничтожившее заодно 13 миллионов рыб. Если бы все эти рыбы захотели выстроиться в очередь, направленную с севера на юг, то ее конец (плавник последней, верхней рыбы) начинался бы на уровне Сиэтла, а голова лидирующей в очереди, самой нижней рыбы находилась бы у мексиканских КПП.
Работая над «Мясом», Фоер обнаружил впечатляющую цифру — 18 процентов: именно такой объем от всех выбрасываемых в атмосферу газов, как думали ученые года три назад, нам обеспечили трудолюбивые животноводы. Сегодня эта цифра, по итогам уточненных данных ООН, выросла почти в три раза — 51 процент. Животноводческая индустрия в лице своих производителей-гигантов сегодня в тройке лидеров по порче водоемов, воздуха, вырубке лесов и оптового истребления, от случая к случаю, фауны и флоры.
Биограф мясо бросил
Кроме того что книга «Мясо» автобиографична, это также книга о «величайшем кулинаре в мире», то есть о любимой бабушке, в детстве пережившей холокост и теперь готовящей для внуков одно и то же фирменное блюдо — курицу с морковкой. Бабушка — одна из самых важных героев этой книги. Она рассказала Джонатану маленький рассказ из детства, с которого книга начинается и которым она заканчивается.
Эта книга также и о сыне, появление которого заставило папашу-автора отложить не самые принципиальные дела и всесторонне изучить вопрос о мясе. Это был вопрос, важный для Фоера и в этическом, в общественном, и в гигиеническом, пожалуй, смысле. А еще в период написания этой книги он как бы окончательно стал вегетарианцем, чего не получалось целых 20 лет, еще со школы. Легко начинал — как Марк Твен сто раз легко бросал курить — и снова возвращался к мясу.
Бросить мясо окончательно помогла работа над «Мясом».
Несчастье приловило
И наконец, еще один задействованный в «Мясе» жанр — маленькие размышления-эссе, переходящие или состоящие из специального толкового словарика. Короткие, в один абзац, словарные статьи, вскрывающие реалии, стоящие за скромными лексическими единицами. Скрывающими, в общем, суть именуемых объектов, совсем как в блатном языке.
Ведь что такое, например, прилов (bycatch), если речь — как вариант — о промысле креветок? На слух невинное словцо, прилов обозначает 80-90 процентов выловленных траулером заодно с креветками морских животных (среди которых многие давно занесены, в отличие от рыбаков, в Красную Книгу). Их участь в качестве прилова — благополучно задохнувшись, тут же быть отправленными восвояси, за борт, умирающими или уже мертвыми. На креветок в мире, добавляет автор, приходится не больше 2 процентов всех морепродуктов, но за траулерами, что их добывают, числится аж 33 процента всего прилова Мирового океана.
Жизнь простой американский курицы
Совместное морское путешествие с информированным американским другом порождает непреодолимое желание, ступив на землю, сразу же избавиться от скидочных карт суши-баров. А вот идею выкинуть мангал читатель может счесть резонной, как только ознакомится с рассказами о скотобойнях или птицефабриках.
Так, например, шестинедельная, но яркая переживаниями жизнь простой американской курицы (в нормальных бытовых условиях живущей лет 15-20) экономично ограничена площадкой в 67 квадратных дюймов (это что-то около 40 см). Нет ни освещения, ни окон. Невозможно повернуться, не потревожив (и не разозлив) соседа. Толкучка такая, что часто зависаешь в воздухе, подпираемый со всех сторон чужими телами. И это даже хорошо: наклонный пол сделан из металлической сетки, которая режет ступни. Вскоре обитатели лифта разучатся действовать в интересах коллектива. Одни начнут драться, другие лишатся рассудка. Кое-кто от голода и безнадежности станет пожирать собственных собратьев. Никаких передышек, никакого просвета. Никто не придет чинить лифт. Двери раздвинутся только один раз, на исходе твоей жизни, чтобы тебя препроводили в другое место — в единственное,
где еще хуже.
Уточнить жилищные условия и нюансы умерщвления парнокопытных оставлю любопытству потрясенного читателя — заинтригованный, он без труда найдет их в книге. Одно из важных обстоятельств — сегодня 99 процентов мяса в США производится крупными компаниями, о которых очень сложно получить какую-либо информацию. И отношение к животным на этих крупных фабриках, как заметил Фоер, как к куску дерева, но не как к живому существу. И добавил: «Помилуйте, у меня нет никакой особенной любви к животным! Не надо их любить. Но почему их надо так ненавидеть?»
Чтобы окончательно перепугать читателя, процитирую рабочего, который на одной из птицеферм вызвался помочь писателю-авантюристу (собственной персоной и порой без спросу проникавшему в эти концентрационные застенки): «Правда настолько мощная штука, что совершенно не важно, под каким углом зрения вы будете все это подавать».
Между собакой и волком
Если после перечисленных кошмаров у вас возникло подозрение, что автор нарушает тот рубеж, за которым добросовестный сюжет из ада подменяется садистским смакованием, то это однозначно ошибочное впечатление. Не меньше, но гораздо больше места в книге занимают именно свидетельства, а главное — нетривиальные раздумья о человеке. Многие — в вышеописанном формате произвольного толкового словарика, разве что фрагменты, следующие друг за другом, в отличие от словаря, имеют ясную повествовательную логику.
Об антропоцентризме (сухо, кратко, точно: «Убежденность в том, что человек — венец эволюции, мера жизни других животных и законный хозяин всего живого»). Об (неожиданное слово) антропочванстве. («Нежелание признать, что другие животные испытывают переживания, принципиально схожие с человеческими». Затем приводится пример, когда сам автор отвечает сыну, чтобы тот не волновался о (видимо) собаке: «Джорджи не чувствует одиночества»). Следующий заход — об антропоморфизме, этой «склонности проецировать человеческие переживания на животных». Пример про собаку возвращается бумерангом: «Мой сын спрашивает: “А Джорджи не будет одиноко?”»
Где золотая середина между антропоморфизмом и антропочванством? Вот один из главных нервов «Мяса». Вспомним о знакомой курице. «Когда пробуешь вообразить себя курицей в клетке на птицеферме — это антропоморфизм? А когда даже и не пробуешь — антропочванство?»
Законы вечной жизни
Так случилось, что во время чтения «Мяса» мне пришла в голову мысль, которая — как я понял после — оказалась точной серединой между двумя не связанными между собой, но очень важными идеями из книги. А именно: между формулой, что не обязательно любить животных, но достаточно не относиться к ним как к куску дерева. И — рассказом бабушки, впрочем, вовсе на другую тему. Сперва я поделюсь своей мыслью, которая, мне кажется, как раз посередине, а закончу, как и автор, — бабушкой.
Бывают звери или люди — такие, знаете, бессильные. Слабые. Беспомощные. Бог их знает, почему. И вот мы, люди, многие из нас, чувствуя, что не получим сдачи, начинаем потихоньку пользоваться бессилием этих людей. Хорошо еще, если просто пройдем мимо или не поможем им по мелочи. (То есть плохо, но бывает хуже, сильно хуже.) Я говорю именно о систематическом издевательстве или эксплуатации того, кто почему-то нам не отвечает.
И вот на этом месте, когда мы слышим это описание, как сейчас, большинство из нас — хороших и добрых людей — уверенно считает, что издевательство над слабым — это так чудовищно, что мы так никогда не поступаем. Причина этой нашей реакции в том, что, когда мы слышим описание, мы сразу понимаем, что это — зло, и оно ни в коем случае не допустимо. Понимаете? В то время как в жизни нам никто не говорит этих отрезвляющих закадровых от третьего лица ремарок. И в тишине, в движении, внутри меняющихся обстоятельств мы оправдываем многое. В общем, говорить об этом можно долго, но суть в том, что видел в жизни я таких людей. И видел, что вели себя с ними — обычные, хорошие и добрые люди — хуже, чем они того заслуживали. По одной причине. Те никогда не возражали. И не были ничем возмущены.
Так вот что я хочу сказать. Это еще не самое страшное, когда ведут себя похуже, чем заслуживает человек. Бывает сильно хуже. Есть поступки — часто незаметные. После них все начинает системно разрушаться. Обычно человек не помнит, почему все началось. И понимает, что все совсем плохо, когда уже очень поздно. Хорошая ткань расходится, и не по швам, а просто падает бесшумно, как мокрое бумажное полотенце, и в воздухе — от его сопротивления — приземляется уже несколькими частями, раздельно. Что раньше было ценностью, стало трухой. Ты смотришь: вроде все такое же, но почему-то мерзкое и неприятно пахнет. Я думаю, одно из таких опасных, страшных действий, запускающих бесшумное расползание самых важных тканей жизни, это отношение к какому-нибудь живому существу как к неживому.
А теперь рассказ бабушки внукам. Бабушка рассказывает, как в 1940-е она, девочка-еврейка, скрывалась в лесу от гитлеровцев. И страшно голодала. Так вот. «Во время войны был ад на земле, и у меня ничего не было. Я оставила семью, вы знаете. Я постоянно бежала, днем и ночью, потому что слышала, что немцы постоянно были прямо позади меня. Ты умер, если ты остановился. Не хватало пищи…»
Дальше бабушка рассказывает, что по телу пошли язвы, и она так голодала, что готова была порыться в мусорном баке. Какие-то люди ей помогали. Кто-то дал рис. И вот появился русский фермер.
«— Он увидел мое состояние, пошел к себе в дом и вышел с куском мяса для меня.
— Он спас твою жизнь.
— Я не ела ее.
— Как?
— Это была свинина. Я не стала бы есть свинину.
— Почему?
— Что значит почему?
— Потому что свинина не была кошерной?
— Конечно.
— Даже чтобы спасти свою жизнь?
— Если ничто не имеет значения, нечего спасать».
Петр ГРИНЕВ мл.
Версия для печати
Тэги:
Культура
Книги
